Я расскажу всё, как помню. Помню, правда, плохо. Я вообще-то стараюсь про себя и жизнь свою всё запоминать, сколько память позволит. Но такие страсти - не знаю, как долго я их ещё в голове держать смогу. Вы тоже думаете, что я с ума свихнулась?

Звать меня Лори. Лори Банкхед. Мне 22. Я староста в маленьком частном колледже на Юге. А выросла в пригороде, на Среднем Западе. Родители - ну, насколько я могу судить, они друг с другом счастливые. Так что мы с братьями в благополучной среде выросли. У меня и теперь с ними со всеми хорошие отношения.

Детство и юность у меня как у всех были. Как в народе говорят - типично американское воспитание. Я думаю, меня можно считать обычной американской девчонкой. Играла себе в куклы, потом с парнями стала встречаться с обычными, потом в каблуху поступила в обыкновенную. Ну и вот. С ума сошла. Приехали.

До самых недавних пор в моем студенческом быту никаких особых приключений не водилось. А как старостой выбрали, пришлось в библиотеке допоздна задерживаться. И вот, одной тёмной ночью, как библиотеку закрыли - часов в 11, иду через кампус. К коттеджу своему справа от южного въезда направляюсь.

И как улицу переходила, уже перед самым своим коттеджем, слышу - сзади топают. Я обернулась, а там - двое здоровенных мужиков все в черном, с лыжными масками на лицах. За мной гонятся! Бросила я книги и лезу в сумочку за слезоточивым баллончиком, а только мужики те больно уж шустрые оказались! Один мне прям в лицо тряпку сунул - то ли хлороформом, то ли другой какой гадостью пропитанную, и стало всё вокруг черным-черно.

Проснулась я и чувствую - прошло уже время, потому как в лицо мне солнце светит. Открыла глаза, огляделась - маленькая комнатка, маленькая кровать, а на кровати я лежу. Хотела встать, не могу - руки-ноги связанные. Стала я запястья высвобождать - они у меня над головой к спинке кровати привязаны были. Вроде и не туго, а так хитро, что не вытащить. Ноги тоже привязаны - вот тут, где джинсы кончаются, и тоже так - не туго, а накрепко. Одно у меня утешение оставалось, что хоть одетая лежу.

Ну, испугалась я, конечно. Чего бы это могло значить? Выкуп хотят? Ага - нашли миллионерку! Насиловать собираются? Тогда почему я всё ещё одетая? Или это какие-нибудь псих-больные вроде Джефри Дэмера из палаты номер 8? Тогда почему я всё еще живая?

Тут дверь раскрылась, и вошёл в неё один из моих вчерашних мужиков. В этот раз он в джинсах был и в футболке, а на голову надета наволочка с дырками для глаз и для рта.

- Удобно? - Спрашивает.

- Ты кто такой?! - Кричу. - Где я?! Сколько вы меня уже здесь держите?! Чего надо вам?! - Прямо распирало меня от вопросов.

А он палец к губам приложил и тихо так говорит:

- Ш-ш-ш… Всему своё время. Я тебе пока три вещи скажу. Первое: ты здесь часов уж десять провела. А второе: мы тебя ещё не насиловали и скорее всего уже не будем. Ну а третье - если ты мне верить станешь и к сотрудничеству склонность проявишь, то и другого вреда тебе не причиним. Вот те крест американский!

- Ну-ну. - Говорю. - И во что верить прикажете? В Белоснежку? Или в Джозефа Смита откровения?

Вдруг, думаю, повезёт - обычные мормошки окажутся, мозг промоют и отпустят истину проповедовать.

- А в то и поверить, что мы тебе ничего плохого не сделаем.

- Так. Значит, поверю - и могу идти на все четыре стороны?

- Не сразу. Но довольно скоро. Веришь?

- Да с какой стати?!

- А с той, что иначе ты отсюда вообще не выйдешь!

- Ладно. - Говорю. - Убедил. Верю.

Тут он к кровати подобрался и с краюшку сел. И вдруг как начнёт пальцами у меня по рёбрам елозить. Ну мне-то щекотно! Лежу, беспомощная, хихикаю. А он не отстаёт, зверствует! Я уж и смеяться начала. Так он под майку мне забрался и давай по всему телу пальцами бегать. У меня истерика! Я всегда щекотки боялась. Я же в семье младшенькая, для братьев и сестер - игрушка любимая. Бывало, все дела забросят, и щекочут меня беспощадно чуть ли не часами напролёт. Но этот мужик вообще какой-то доктор Щекоткинс был. Он мне и животик щекотал, и рёбрышки, и подмышками - и везде как-то по-особенному - знал, подлый, как в каком месте щекотнее щекотаться. То рёбра мои месит. То на животе чего-то выписывает. А то палец подмышку засунет и ну бегать - кругами всё, паразит, кругами - в какую-то пластинку заевшую меня превратил - то смеюсь, то кричу, а ему, вредному, всё нипочём.

Я уж и так, и всяк его умоляю.

- Пожалуйста! - Кричу. - Не надо! Не надо! Хватит! - А толку ноль.

Сколько часов это безобразие продолжалось, не знаю, хотя солнышко по небосводу успело порядком отъехать. Вижу - остановился, наконец, устал - упарился весь (про себя-то я уж молчу). Глядим друг на друга, дыхание восстанавливаем. Потом вдруг встал, ушёл, не попрощавшись. А я, намучившись так, видать, отключилась сразу.

Как очнулась, солнце почти уже зашло. Стала я думать, как бы отсюда выбраться. Всяко изворачиваюсь, но нет - верёвки, меня связывающие, такими же крепкими остались. Стыдно мне стало - и за беспомощность свою, и за то ещё, что от усилий этих бесполезных вся вспотела.

Тут дверь вдруг открылась, и мужик ко мне на огонёк пожаловал - но не тот же самый мужик, а который мужик другой. Да ты хоть две наволочки на себя напяль - всё равно я вижу, что другой ты мужик - и ростом повыше, и в плечах поширше.

- Ну что? - Спрашивает. - Подружимся?

Забоялась я ему отвечать. А только спрашиваю тихонько:

- Скажите правду, вы - мормоны?

- Мормоны-мормоны… - Говорит. - А может - покемоны. Главное, что с нами весело!

А сам в ногах у меня устроился. Тут у меня предчувствие какое-то нехорошее появилось. И уж до того нехорошее, что мне о нём даже думать страшно было. И вспомнился инцидент один, родом из детства.

Было мне тогда, как сейчас помню, 12 лет. И рассердилась я на брата своего. Уж и не помню, за что рассердилась. Решила ему отомстить и своровала какие-то комиксы, а братец мой их коллекционировал и трясся над ними, прямо не знаю как. Весь дом перерыл - нет комиксов! А я их в сарае спрятала, на заднем дворе. И начал он что-то подозревать… Как-то раз никого не было дома. И тут братец с дружком своим на меня напали. Вдвоём на маленькую! Вот какие подлые были! Дружок его на меня навалился и руки держит. А братец на ноги мне сел и как начнёт их щекотать! Пяти минут не прошло, как я им всё рассказала - и про где комиксы, и про другие все свои проказы, но они не унимались - всё мучили, мучили - полчаса, если не больше…

Вот и похититель зловредный - будто мысли мои подслушал - кеды уж мне развязывать наладился! Ахнула я и давай его упрашивать - а ведь клятву себе перед тем бойскаутскую давала - гордою быть, непреклонной как дочь американской демократии!

- Ой, не надо! Не надо! - Кричу. - Дяденька мормончик, милый, хороший! Всё, что хочешь, делай, только ноги мои не трогай! Где хочешь меня щекочи, сколько хочешь, только не там, не там, не там!!!

А он уж обувку с меня снимает, а сам приговаривает:

- Сейчас-сейчас… Сей-час… Да не кричи ты так страшно - голосок сорвёшь. А вокальные данные нам твои сегодня - ох, как пригодятся… Соловьём зальёшься - весь Бродвей обзавидуется.

Снял он кеды с меня, не торопясь. Носочки снимает - медленно так, а сам с лица моего глаз не сводит - страх мой смакует, чудовище, удовольствие растягивает. А я от страха вся похолодела - от макушки до ножек своих - голых, беспомощных.

А мучитель мой и говорит:

- А давай играть в интересную игру - в свинку! - И так говорит, будто правда как с малышкой со мной играть собрался. Только игра у нас не очень детская вышла. Стал он мне пальчики на ногах перебирать, водит по каждому - сверху донизу и обратно, да ещё и между пальчиков забирается. Я, конечно, как гордая дочь демократии, изо всех сил старалась, чтобы не смеяться и не корчиться, но продержалась недолго, хихикать стала.

- Маленькая свинка ехала до рынка…

- Ааахх! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Тогда он принялся мне под пальцами узорчики вырисовывать. И до того мерзкие это были узорчики, что меня будто током било! И вот ведь странная вещь! И страшно мне, и щекотно невыносимо, а в то же время что-то такое во мне пробуждается… Чему у порядочной девушки, которую поймали и мучают какие-то отморозки, пробуждаться ну никак не положено! Очень мне это пробуждение не понравилось. Стала я голос протеста поднимать, орать изо всех сил - насколько дыхание позволяло, а то ведь хохотала-то я почти беспрерывно:

- Аха-ха-ха-ха-ха! Пожалуйста, хватит! Пожалуйста, хва-а-а-атит! Не надо! Я больше не могу!!! Пожалуйста! Пожалуйста! Ну, пожалуйста…

Остановился. Секунд на тридцать. Я и отдышаться толком не успела, как он опять за старое принялся. Медленно так, плавненько пальцами по моим подошвам прохаживается, а сам сюсюкает, лепечет что-то - того и гляди слюни пустит.

- Наши ножки мяконькие… Наши ножки нежненькие… Наши ножки сладенькие… Утьки-путьки! Утьки-путьки! Козлик пришёл - полизал, собачка пришла - полизала, кошечка пришла - полизала, мышка пробежала - хвостиком махнула, а медведик пришёл - пляшет, песенку поёт: "Я топтыжка-нетопчумба щекотамба научумба!" Пляшет мишка, пляшет! А медком помажет и ну облизывать - ням-ням-ням-ням-ням! Ай да вкусно косолапому! А потом опять - щекотамба-щекотумба, щекотамба-щекотумба!

- Боже мо-ой!!! Пожалуйста, не надо! Пожалуйста-а-а-а, не надо! Пожалста-ненадо-ненадо-ненадо! Ха-ха-ха-ха!!!

По всем подошвам, скотина, стрекочет своими пальцами, да ещё и языком помогает. Думала, ноги себе оторву - так вырывалась.

- Ха-ха-хи-хи-ха-ахх!!! Ха-ха-ха-ха-хахахахахаххихихихихихихиииииии!!!

Я поначалу думала - беда со мной приключилась, до того между ног всё намокло. Ан нет! Беда - да не та… И изверг этот, видать, что-то заметил.

- Что, - говорит, - нравится?

- Нет!!! - Ору. - Не надо, пожалейте!

- А по-моему - нравится… Ну, давай, признавайся, плутовка!

- Нет! Я не могу больше! Перестань!!!

- Признаешься - перестану.

А я до такого состояния дошла, что за любую соломинку готова была ухватиться.

- Признаюсь! - Кричу. - Признаюсь!

- Признаёшься? В чём?

- Что мне нравихихихихихихихи! Нравихихихихихихихихи!

- Ты по-английски умеешь разговаривать? Не пойму, что ты там балаболишь.

- Хахахахамненрахихихихихмненрахахахаханрахахаханравитсямненравихихихихихи…

- Это русский, да? В колледже выучилась? Молодец! Хвалю. Далеко пойдёшь.

- Мне нравится! Мне нравится!!!

- Нравится? Что нравится?

- Нравится, когда щехихихихихихихихихи… Мне нравихихихихихи мне нравится, когда меня щекочут!

- Не понял! Нравится или не нравится?

- Нравится!!! Нравится!!! Нравится!!!

- А что нравится-то? Я забыл.

- Мне нравится, когда меня хи-хи!!! Мне нравится, когда меня щекочут!!!

- Да ладно романсы мне петь! Я тебе не верю.

- Мне нравится! Нравится! Нравится!

- Ага. До меня, вроде, дошло. Тебе нравится, когда тебя щекочут, и ты хочешь, чтобы я делал это, не переставая?

Ну откуда на Земле такие тупые и жестокие люди?! Я уже не знала, как ему объяснить!

- Да! Да! Да!!! Мне нравится! Делай это! Делай это со мной!!! Сильнее! Сильнее!!! Пожалуйста…

- Ну, если ты так просишь… Ладно.

С этого места я уже как-то плохо всё помню. Кажется, я ещё что-то кричала, умоляла, плакала, а дальше - темнота…

Когда я очнулась, было утро. Минут через пять открылась дверь. Придурки наконец-то вспомнили, что я живое существо, которое хочет кушать и пить, и принесли немного фруктов и воды. Желание плеваться водой в похитителей сразу исчезло, как только вода попала мне в рот. Я, оказывается, от жажды просто умирала.

В том, что скоро всё начнётся по новой, я уже нисколько не сомневалась. И как в воду глядела. Началось! Сначала один, а там и другой подтянулся. Всё повторилось как в "Крике-2". Даже актёры те же самые! Как я себя ни уговаривала, как ни старалась - в конце концов снова хихикала, снова смеялась, снова корчилась, снова умоляла, снова кричала и бредила. И снова я везде была влажной - и где можно, и где не совсем.

И так день за днём. По кругу, как во сне кошмарном. И ночь за ночью тоже! Лежу - то планы бегства составляю, то от стыда вся горю, и только молюсь, чтобы утро подольше не наступало! А знаете, что самое ужасное? Я-то молюсь, я-то от горя плачу! А другая я только об одном и думает - скорей бы утро, скорей бы уж мучители мои вернулись! Вот что ироды эти со мной учинили!

Сколько это всё продолжалось - не знаю, со счёта сбилась. Две недели? Месяц? Но однажды не пришли они. И верёвки оказались как-то так, для виду, затянуты. Выбралась я из домишки этого, вышла кое-как на шоссе - и подобрали меня люди добрые. К вам сначала отвезли, а потом - здесь вот я оказалась…

Товарищи полицейские, родные! Задержите вы мучителей моих! Посадите за решётку мормонов окаянных! А мне уж, как видно, до конца дней своих в доме психическом жить. От щекотомании, будь она не ладна, галоперидолом лечиться! А может - ну их? Давайте лучше вы доктору скажете, что на опознание меня везёте - якобы, изловили вы каких-то подозрительных, а сами в полицейском участке будете надо мной следственные эксперименты проводить! Я, граждане полицейские, без щекотки теперь не могу, а тутошние санитары и псих-доктора - все какие-то скучные, транквилизаторов дармовых объевшиеся. Давайте вы меня к себе возьмёте! Я вам полы подметать буду, за пончиками бегать! Вы не пожалеете, честное американское!