FF.../F

Весна идет, бережно ступая по миру, утомленному долгим сном. Тает снег под ее ласковым взглядом, умывая заспанный мир, спеша напоить новую жизнь. По деревьям, от корней до самых тоненьких веточек, текут соки земли, храня запахи, помня буйство прошлогодней жизни...
Мое дерево стоит на самой вершине холма в центре леса, и поэтому, разбуженная весенним солнышком и звонкой капелью, я просыпаюсь на день-два раньше, чем сестры-дриады. Сонюшки! Им так хочется понежиться денек-другой в лоне материнских деревьев, но пора! Раскрываются первые листья, разнося по лесу дурманящие запахи клейкой смолы. Земля выстилается праздничным ковром молодой травы. Робко выглядывают головки первоцветов. Скоро. Совсем скоро великий праздник - день весеннего солнцестояния. Праздник новой жизни, Солнца, прихода света и тепла в мир. Очень важный и радостный день..... А за ним - безумная ночь. Весь день мы будем водить хороводы, петь славицы, отгоняя мороки зимней ночи, пить хмельной мед, настоянный на чабреце, полыни, девясиле. А когда вершин леса коснется последний луч солнца, мы принесем лесу дар. По верованиям дриад, смех продлевает жизнь. А жизнь мы любим и ценим больше всего. Поэтому каждую весу, стоит солнцу выиграть поединок с извечной тьмой и озарить небосвод последним лучом, вырывая у ночи пока лишь секунды, лес оглашает смех. Сначала тихий, беззаботный и искренний, словно веселый лесной ручей, а потом - все громче и сильнее, превращаясь в безудержные раскаты хохота, перемежаясь с судорожными всхлипываниями... Это тяжкий дар, выстраданный. Но лес сполна благодарит нас щедрыми плодами, цветами и ягодами, целым морем зеленых листьев и трав... Каждая из нас, достигнув совершеннолетия, приносит дар в такую ночь. А потом - каждые 9 лет.
Прошлой весной я проснулась так же рано, как сейчас. В ту весну я достигла совершеннолетия. Старшие сестры как-то рассказывали, что в этот период раскрывается вся наша сила, меняется мироощущение. Но я не думала, что это настолько сильно. Краски мира становятся ярче, ощущается малейшее касание ветра, становятся слышны даже самые тихие звуки леса. Отныне и навеки лес принимает нас, доверяя самые сокровенные из своих тайн. А в благодарность мы приносим дар...
Я помню тот вечер. Солнце садилось медленно и неторопливо. В ульи возвращались усталые пчелы. Дул ласковый весенний ветерок, перебирая волосы цвета меди... Я оделась в ритуальные одежды из тонкого льна, вышитые и разрисованные мною за все прошлое лето. Казалось бы, сколько той одежды - короткая блузка и юбка, будто из лепестков ромашки, едва доходит до середины бедра. А работы - на весь год. Зато красиво. На руках и ногах - самодельные браслеты из малахита, яшмы и янтаря. Без обуви. Совсем. Для дриады надеть обувь - все равно, что обидеть матушку-землю недоверием. Я шла в лесной храм со смешанным чувством волнения, радости и немного боялась. Потому что видела, как тяжело было в такие ночи старшим. Но голова была ясная, хотя немного кружилась от меда. Все-таки полынь - не такая уж безобидная травка, как кажется....
Я вошла под своды вековых деревьев, кроны которых переплетались высоко-высоко, накрывая небольшую круглую полянку живым куполом. Земля была устлана пряными травами и хвоей, горели свечи в резных подсвечниках, звучала тихая музыка. Когда я вошла, мелодия изменилась. Стали появляться более громкие, стихийные мотивы. Как будто кто-то бережно нес чашу с водой, боясь выплеснуть хоть каплю, а потом ускорил шаг, постепенно переходя на бег... Ко мне подошли старшие дриады, взяли за руки и повели в самый центр храма. Усадили на мягкое ложе из сушеных трав, укрытое тонкими льняными простынями, дали выпить цветочного нектара. Он был сладковато-терпкого вкуса, прошелся по телу горячей волной, прогоняя приятную усталость, что появляется после целого дня лесных прогулок. Сестры взяли меня за руки, уложили на спину, не отпуская моих рук. Потом самая старшая начала произносить зов-приказ, которому подчиняется все живое в лесу. Из земли, неестественно быстро, уверенно стали появляться ростки плюща. Они росли и крепли прямо на глазах, обвивая мои руки и ноги, увлекая в ласковые объятья, лишая даже малейшей возможности пошевелиться. Я видела такое каждую весну, по многу раз. Но одно дело - смотреть со стороны, и совсем другое - лежать, совсем обездвиженной, в ожидании невыносимо сладкой пытки. Когда ничто не может тебя вызволить из рук липкого кошмара, когда даже растения (!) не слышат твой зов, не расплетают свои крепкие путы, а сестры глухи к мольбам и просьбам. И только первый луч нового дня способен вырвать из ада...
Время текло, как густой мед. Пока еще ничего не начиналось, и я мучилась ожиданиями. Так прошло минут десять или двадцать. Сложно сказать. Попыталась успокоиться, и отчасти это удалось. Я рассматривала тонкие изящные руки сестер, выкрашенные хной в ритуальные рисунки, длинные ногти с безупречным маникюром. И когда только успели? У меня на такое ушел бы месяц, наверное... Но додумать мне не дали. Как по команде, они развернулись ко мне все, положили руки на мою обнаженную кожу. Нервы напряглись до предела. Каждое прикосновение ощущалось на грани боли. Потекли секунды. Одна, две, три.... Ничего не происходило. Сестры стояли и смотрели на меня, и в их глазах было сочувствие. Ни грамма азарта, упоения, ни одна из них не смела паясничать сейчас. Потому что они знали. Знали, что меня ждет в эту ночь. Потому что они сами прошли через это. Все до единой. А некоторые - и по нескольку раз. Участвуют только те, кто испытал на себе, чего стоит каждое касание. Наверное, это справедливо. Наверное, и они все (все восемь!) думают о том же. И будут жалеть меня как можно дольше, аж пока бурный поток моих эмоций не опьянит их, и они не потеряют голову в безумном азарте. Они успокаивали меня, нежно гладя по волосам, по лицу, по рукам, везде, где не мешала одежда или плющ, так предательски меня обнимавший. Их прикосновения были теплыми и мягкими, ласковыми и заботливыми. Куда-то пропал страх, напряжение. Было очень приятно, будто солнышко впервые касается кожи, после долгой зимы забывшей ласковое тепло...
Наверное, я бы так и уснула, несмотря на путы. Но тут одна из сестер, слегка касаясь ногтями, провела линию вдоль ключиц, попав пальчиком в ямочку. Я тихонько засмеялась. А она одарила меня ласковой улыбкой и взяла перышко. Она нежно-нежно водила им вдоль шеи, ключиц, по рукам. Ощущения были приятными. Я смеялась, искренне и без напряжения. Колокольчиком звенел мой смех в кронах деревьев. А остальные сестры тоже взяли перышки, стали медленно исследовать мое тело, сантиметр за сантиметром покрывая нежнейшими касаниями. Это было невыносимо приятно. Я смеялась, и имя моему смеху был детский восторг, когда дитё хохочет, и уже само не может остановиться. Запоздало вспомнилось напутствие одной из старших, которой сейчас тут не было. Она говорила, что нужно максимально возможно терпеть, сдерживать смех хотя бы в начале, чтобы не опьянить сестер раньше времени. Я попробовала сдержаться. Вроде получилось. Секунды две... А потом кто-то коснулся моих стоп. И вот тут-то я поняла, что не выдержу. Стопы - самое-самое уязвимое место. Самое чувствительное. Насколько приятным может быть касание к земле, песку или траве, и насколько мучительным - прикосновение мягких подушечек пальцев или с легким нажимом движущихся вдоль стопы ногтей. Каждый нерв в моем теле напрягся, каждая мышца силилась разорвать предательское растение, вырваться на волю... Но плющ слышал зов другой дриады. Растение получило огромную силу и четкий приказ...
Для меня сложно было представить что-то более страшное, чем то, что сейчас происходило с моими стопами. Но как же я ошибалась... Сначала по капле, а потом все сильнее, разливались мои эмоции рекой, освобожденной от оков льда. Мои сестры, одна за другой, окунулись в эйфорию азарта и, наверное, забыли, каково было им самим лежать на моем месте... Их руки перебирали по телу, как по струнам, высвобождая новые и более сильные приступы хохота. Мое тело предательски подсовывало им самые чувствительные места, о которых даже я не подозревала... Сознание туманилось, я была не готова переносить столько щекотливых ощущений одновременно. Из глаз текли слезы. Имя моему смеху была истерика... Каплями янтаря застывали мгновения, навеки врезаясь в мою память колючими иглами. Кажется, я плакала. Кажется, просила, умоляла остановиться. В голове билась одна-единственная мысль: "Все, что угодно, только прекратить это..." Прошел час, или два, или целая вечность. Тело, и так уже предавшее меня, в один миг стало чувствительным настолько, что я закричала. Каждое прикосновение доставляло страдание, балансируя на грани боли и невыносимого наслаждения. В мозгу взрывались тысячи фейерверков. Перед глазами все вертелось сумасшедшим калейдоскопом. Это был даже не смех - агония... Говорят, дриады выносливы. Гибкие и тонкие, словно березы, мы способны остановить медведя, вырывающего дуб с корнем. Или бегать целые сутки без отдыха, спасая родной лес от пожара. Но и нашей выносливости есть предел.
Когда я уже отчаялась дождаться рассвета или того блаженного момента, когда сознание само выключится от переизбытка эмоций и пережитых страданий, кроны деревьев тронул первый робкий луч. Все остановились, как по команде. Так бы несколько часов назад, когда я просила, умоляла хоть о маленькой остановке... Время безумной ночи закончилось. Я принесла лесу свой первый дар, вернее, выстрадала. Наверное, я должна была радоваться солнцу как никогда в жизни. Но сил не было уже ни на что. Сознание туманилось и выключалось. Последней мыслью было то, что как же сильно оно опаздывает с выключением. Дальше я не помнила ничего - ни как сестры меня распутывали, разминали затекшие мышцы, купали в настое мяты, поили сон-травой, которую, как известно, не переносят сны-кошмары...
Как ни странно, спала я после такого хорошо и долго. А лето в том году выдалось на диву урожайным. Много ягод, грибов и плодов. А цветы какие цвели... А в конце лета, на празднике прощания перед долгой зимой, сестры сказали, что лес принял мой дар. Что такого сильного, яркого и искреннего смеха не помнят даже вековые деревья... Тогда я улыбалась им в ответ, а сама думала, что впереди у меня - целых восемь спокойных лет. И возможно, очень скоро я буду жадно пить ваш смех, не слушая никакие мольбы и просьбы. Чего не сделаешь ради любимого леса!
А среди лесных жителей про нас ходят дивные легенды. Что в них правда, а что ложь - не особо важно. Но недаром лешие и лешачихи пугают расшалившихся лешачат: "Дриада защекочет"...